Из Германии в Германию и обратно

Михаил КАРПОВ

Президент Федерального ведомства по охране конституции ФРГ Отто Йон. Внизу: восточногерманские строители укрепляют Берлинскую стену
Судьбу Йона решил первый председатель КГБ Иван Серов (на фото справа): «Если хочет, может отправляться обратно»
Отто Йон в Восточном Берлине. Власти ГДР вполне устраивали и качество, и количество его пропагандистских услуг

Тайные похождения доктора Отто Йона: полтора года «добровольного заточения» в ГДР

Пятьдесят шесть лет назад ФРГ впервые пережила острейший политический кризис. В ГДР сбежал главный западногерманский контрразведчик, первый президент Федерального ведомства по охране конституции доктор Отто Йон. Семнадцать месяцев спустя Йон неожиданно вновь объявился в ФРГ. Обстоятельства чрезвычайного происшествия до сих пор до конца не прояснены.
...14 июля 1954 года доктор Йон вылетел по служебным делам из Кельна в Западный Берлин. Окружающие с некоторых пор отмечали в его поведении нечто странное. Вот и после посадки в Темпельхофе Йон, занимавший место у входного люка, отвернув голову от прохода между кресел, уткнулся лицом во внутреннюю обшивку фюзеляжа, будто не желал быть узнанным, и встал, лишь когда остальные пассажиры покинули самолет. Спустившись по трапу на летное поле, он обескуражил сотрудников ведомства, которое обеспечивало его безопасность в Западном Берлине, словами: «Я чувствую себя в достаточной степени мужчиной, чтобы суметь самому постоять за себя!» Вопреки общепринятым правилам Йон предпочел передвигаться по Западному Берлину в одиночку, обещав, однако, каждые два часа звонить в свой секретариат и сообщать, где он в данный момент находится.
Из аэропорта Отто Йон с женой Люси-Марлен отправился в западноберлинский Грюневальд, где остановился в отеле «Шецле». Там же на несколько дней снял номер и его друг принц Луи Фердинанд – внук последнего германского кайзера и тогдашний глава дома Гогенцоллернов.
График пребывания президента ведомства по охране конституции в Западном Берлине был очень напряженным и включал многочисленные служебные совещания в местном филиале. Кроме того, 17 июля президентом ФРГ на второй срок был переизбран Теодор Хойс. Западноберлинские политики, которые знали о близости к нему Йона, спешили уточнить у доктора, останется ли в Бонне все по-прежнему. Для самого же Отто Йона главным должен был стать день 20 июля – десятая годовщина неудавшегося покушения на фюрера и антигитлеровского путча, к которым он имел непосредственное отношение. Ему тогда удалось ускользнуть из лап гестаповских палачей, а вот его брату Хансу, который также принадлежал к кругу заговорщиков, счастье не улыбнулось: он был арестован и в апреле 1945-го расстрелян в дымящихся развалинах неподалеку от тюрьмы на Лертерштрассе. Некоторые поговаривали, что, собственно, вся поездка Отто Йона в Западный Берлин была задумана им ради годовщины главной акции антигитлеровского Сопротивления.

Чудом спасшийся
Отто Йон родился 19 марта 1909 года в семье землемера в Марбурге. Изучал юриспруденцию во Франкфурте-на-Майне и Берлине, в 1934 году защитил докторскую диссертацию и два года спустя поступил на службу в авиакомпанию «Люфтганза». Несмотря на царившую в Германии атмосферу, о вступлении в НСДАП даже не помышлял. С ноября 1937 года его непосредственным начальником стал главный юрисконсульт компании Клаус Бонхеффер – брат известного теолога и одного из ведущих деятелей антигитлеровского Сопротивления Дитриха Бонхеффера. Откровенные беседы с начальником еще до начала войны убедили Йона в необходимости любым путем устранить Гитлера ради будущего Германии. Еще не достигший тридцати лет Отто Йон вошел в тесный круг заговорщиков и вскоре стал для них незаменимым. В марте 1942 года он возглавил представительство «Люфтганзы» в Мадриде, и ему не составило труда наладить контакты с американскими и британскими дипломатами. Частые полеты по служебной надобности в Берлин превратили его в курьера Сопротивления.
Вот и 20 июля 1944 года он оказался в столице рейха, причем в самом центре драматических событий. Во второй половине дня ему позвонил адъютант полковника фон Штауффенберга старший лейтенант Вернер фон Хефтен. «Приезжайте, мы берем власть в свои руки», – услышал он в трубке. Прибыв в здание Главнокомандования сухопутных войск на Бендлерштрассе, 35, Отто Йон, надеявшийся, что с Гитлером покончено, стал свидетелем последних часов неудавшегося путча. Он довольно быстро осознал, что дело проиграно. «То, что я видел и слышал, – писал он в воспоминаниях, изданных в 1984 году, – являло собой шквал телефонных звонков и стремительную беготню офицеров». Когда ни у кого уже не осталось сомнений, что Гитлер уцелел и путч провалился, ему удалось покинуть дом на Бендлерштрассе, прежде чем его оцепили эсэсовцы. Четыре дня спустя Йон вылетел на самолете «Люфтганзы» назад, в Мадрид.
Его принадлежность к кругу заговорщиков недолго была тайной для гестапо. Не дожидаясь, когда франкистский режим выдаст его нацистам, Отто Йон бежал в нейтральную Португалию. Оттуда под прикрытием Emergency Passport ему удалось перебраться в Великобританию. Но и здесь его ждали допросы и интернирование.

В декабре 1944-го Йон начинает сотрудничать с антинацистской радиостанцией союзников «Солдатское радио Кале», которой руководил уроженец Берлина, англичанин Сефтон Делмер. Вернувшись после войны в Германию, Йон трудится в представительстве британской стороны на Нюрнбергском процессе, а позже занимается адвокатской практикой.
В декабре 1950 года Йона назначают исполняющим обязанности руководителя Федерального ведомства по охране конституции, а меньше чем через год – первым президентом этой спецслужбы. Утверждают, что занять этот пост ему помогли английские связи и добрые отношения с первым бундеспрезидентом Теодором Хойсом. Союзники отвергли целую дюжину кандидатов, а Йона поддержали. Между тем первый канцлер ФРГ Конрад Аденауэр не скрывал своего отрицательного отношения к нему, выражая его прямо и без затей: «Он мне не нравится!»
Надо полагать, руководство контрразведкой давалось Йону нелегко. Особыми склонностями к административно-управленческой деятельности он не обладал. К тому же в ФРГ первых послевоенных лет были заметны явные тенденции к реабилитации лиц, сотрудничавших с нацистами, и Йона это сильно беспокоило. Он сам свидетельствовал, что именно последнее обстоятельство заставило его выбрать памятную дату 20 июля для совершения решительного шага. Так, он писал в конце 1954 года участнику антинацистского Сопротивления, члену руководства СДПГ Фритцу Хайне: «Когда я 20 июля переходил в Восточный сектор, для меня определяющим в этом шаге было воспоминание о последнем разговоре с Юлиусом Лебером (один из активных участников заговора, которого прочили на пост министра внутренних дел. – Ред.) перед 20 июля 1944 года... Для него было само собой разумеющимся, что после устранения Гитлера должна быть проведена «денацификация».

Бегство
В завершение чествования героев Сопротивления западноберлинский сенат устроил торжественный прием. Многие из присутствовавших обратили внимание на поведение Йона. Он выглядел каким-то потерянным, отсутствующим. Его старые друзья вспоминали: «Отто даже не поприветствовал никого из нас». Один из них трижды представлял Йону свою жену, но тот не обратил на это никакого внимания. Наконец, в самый неподходящий момент Йон во всеуслышание заявил: «А, и здесь сплошь нацисты!» На официальной церемонии в тюрьме Плетцензее, где были казнены герои 20 июля, он вызвал недоумение присутствовавших громогласными рыданиями. Принц Луи Фердинанд на правах старого друга вывел его в коридор и попытался успокоить, заведя разговор о предстоящем приеме в своих апартаментах. Йон, извинившись, ответил, что не сможет на нем присутствовать. После церемонии супруга, сославшись на головную боль, попросила Йона отвезти ее в отель. Там они разошлись каждый в свой номер: в поездках они проживали раздельно.
Запершись в комнате, Йон опустошил карманы: бумажник, служебный паспорт, связка ключей, в том числе от кельнского кабинета и личного сейфа, были выложены на ночной столик. При Йоне остались 750 марок наличными и удостоверение личности на чужое имя, которых у шефа спецслужбы было в избытке. Одно, к примеру, свидетельствовало, что его владелец является руководящим чиновником лесничества в Вассерроде.
Около 19.40 Йон вызвал гостиничную машину и выехал в направлении Курфюрстендамм. Машина остановилась у французского культурного центра Maison de France, где на 20.00 была назначена встреча Йона с офицерами британской секретной службы. Однако британцы ждали напрасно: Йон направился на Уландштрассе и зашел в дом  №175. Там жил его старинный приятель, врач Вольфганг Вольгемут, известный берлинский бонвиван по прозвищу ВоВо. Познакомились они в 1942 году, когда ВоВо был ассистентом хирурга в клинике «Шаритэ». Приятель предложил Йону чашку кофе. Дальнейшее развитие событий имеет множество версий.
Можно безошибочно утверждать лишь то, что Отто Йон перешел в Восточный Берлин вместе с Вольгемутом. Сам Йон утверждал на процессе против него в 1956 году и в мемуарах, что был переправлен через границу в состоянии наркотического опьянения и пришел в себя лишь 22 или 23 июля, когда его доставили на одну из вилл КГБ в Карлсхорсте.
О том, что произошло на самом деле, можно говорить лишь опираясь на показания свидетелей и 24 тома материалов, собранных МГБ ГДР. Йон настаивал, что стал жертвой нередкого для тех лет похищения. «Я долго пролежал в состоянии наркотического опьянения, – писал он, – в одном из домов, занимаемых советской секретной службой в берлинском Карлсхорсте. Как я был туда доставлен, во всех деталях не выяснено до сих пор. Я также все еще до сего дня не могу сказать, сколько времени я был без сознания. Что-то между 24 и 48 часами».
Как на непосредственного исполнителя акции Йон указывал на Вольгемута – этого «салонного большевика», как тот сам себя величал. Впоследствии Йон говорил, что Вольгемут был советским агентом, что подтверждал под присягой и кагэбэшный перебежчик Петр Дерябин в 1964 году. Британские коллеги предупреждали Йона, что ВоВо, по их сведениям, не просто холеный плейбой, искусный джазовый трубач и гинеколог с претензиями на пост директора «Шаритэ». Он был замечен в «симпатиях к коммунистам», и Йону следовало бы прервать с ним отношения. Но Йон к предупреждению не прислушался.
«Я курил и стоя пил кофе, – вспоминал Йон тот вечер 20 июля. – Выходил из комнаты в туалет». Намек, что его мил-друг ВоВо воспользовался моментом и подмешал что-то в кофе. Но этим намекам противоречат показания западноберлинских таможенников. По их свидетельствам, поведение обоих мужчин было вполне адекватным. В ответ на обычное в таких случаях предупреждение, что их маршрут ведет прямиком в Восточный сектор, оба подтвердили, что туда-то им и надо. В том, что речь идет именно о Йоне и Вольгемуте, сомнений не остается, так как таможенники указали последние три цифры номера их автомобиля.
Но вот что интересно. Некоторое время спустя Вольгемут ненадолго вернулся в Западный сектор и оставил у себя на рабочем столе письмо ассистентке. В нем говорилось, что в сложившихся обстоятельствах могут возникнуть некоторые «ложные» подозрения, поэтому ему необходимо, передав управление своим имуществом адвокату, на некоторое время остаться в Восточном Берлине. «Дело в том, что господин Йон не желает возвращаться в Западный сектор. Посетив «Шаритэ» для осмотра, он провел беседу с восточноберлинскими коллегами. В связи с этим на меня может пасть подозрение, что я оказывал на него влияние».
Пару дней о Йоне не было ни слуху, ни духу, а 22 июля радио ГДР передало официальное сообщение: «Президент Федерального ведомства по охране конституции господин доктор Отто Йон по окончании выступления Хойса по случаю 10-й годовщины событий 20 июля 1944 года провел в демократическом секторе беседу с официальными представителями ГДР. Господин доктор Йон принял решение по политическим мотивам предложить свои услуги властям ГДР. Государственный секретариат госбезопасности анализирует в настоящее время детали, побудившие господина Йона установить контакт с представителями властей ГДР. Доктора Отто Йона сопровождает господин доктор Вольфганг Вольгемут, проживающий в берлинском районе Шарлоттенбург». Следом передавали заявление, приписанное самому Йону: «Из-за конфронтации между Востоком и Западом Германии угрожает опасность остаться навеки разделенной. Назрела необходимость с помощью демонстративного поступка призвать всех немцев выступить за воссоединение страны. Поэтому в годовщину событий 20 июля я предпринял решительный шаг и установил контакт с немцами на Востоке». От имени Йона было заявлено, что президент ведомства по охране конституции протестует против реактивизации бывших нацистов в органах власти ФРГ.
Чтобы нейтрализовать эффект разорвавшейся бомбы, произведенный этим сообщением, боннские власти поспешили заявить, что Йон стал жертвой похищения. Но это была не более чем попытка успокоить общественное мнение. Уже 21 июля начисление жалованья Йону приостановили. Представители британских и американских оккупационных властей повторили было тезис о похищении, но почти сразу от него отказались. Только французский Верховный комиссар Франсуа-Понсе с самого начала склонялся к мнению, что Йон решился на отчаянный шаг добровольно. А глава западногерманской разведслужбы генерал Райнхард Гелен припечатал коллегу из контрразведки словами: «Единожды предавший – предатель навсегда», припомнив Йону участие в заговоре 20 июля.

Хмельной пропагандист
11 августа, три недели спустя после перехода на Восток, Отто Йон предстал перед журналистами со всего света. Пресс-конференцию, созванную «Комитетом единства Германии», вел член ЦК СЕПГ профессор Вильгельм Гирнус. Не отрывая глаз от машинописных листков, Йон зачитал двадцатипятиминутное заявление, полное обвинений в адрес «г-на доктора Аденауэра» и его «политики с позиции силы», а также американцев, готовящих «новый крестовый поход против Востока». Лейтмотив: «По зрелом размышлении я решил перебраться в ГДР и остаться здесь, потому что здесь вижу наилучшие возможности содействовать воссоединению Германии и бороться против угрозы новой войны». Когда пришло время ответов на вопросы, Йон почти целый час продолжал филиппики против реваншизма и милитаризма. Он несколько нервничал, но, по всеобщему признанию, не производил впечатления человека, выступавшего с приставленным к затылку дулом пистолета. Уничижительный для западногерманских властей итог подвела «Штутгартер цайтунг»: «Бытовавшее до настоящего времени объяснение официального Бонна – Йон остался в Восточном секторе против своей воли – после пресс-конференции рассыпалось в прах».
Через две недели Отто Йона переправили в СССР. В Москве и Крыму он пробыл до 7 декабря 1954 года, но на черноморском побережье он вряд ли предавался безмятежному отдыху. Судя по всему, с ним плотно работали советские разведчики.
Тем не менее в ГДР он вернулся полный сил, которым тут же стал искать применение руководитель «Комитета единства Германии», будущий шеф-пропагандист ГДР и член политбюро ЦК СЕПГ Альберт Норден. Штази поселила Йона в доме №14 по Линденштрассе в восточноберлинском районе Шмеквиц. На этой комфортабельной вилле, расположенной почти на берегу озера Цойтенерзее и обставленной по лучшим западным стандартам, его навещали тогдашний шеф Штази Эрнст Волльвебер и его заместитель, небезызвестный Эрих Мильке. Как ни превозносили они «твердую политическую позицию» Йона, однако и виллу, и предоставленный ему «мерседес» все же оснастили «жучками», а вокруг дома распахали контрольно-следовую дорожку. По пятам за Йоном постоянно следовали два охранника.
Норден распорядился выделить ему просторное бюро в центре Восточного Берлина на Тельманнпляц, в котором его обслуживали сразу две секретарши. Услуги Йона неплохо оплачивались. Кроме 2500 восточных марок ежемесячного жалованья на его счет своевременно переводились многочисленные гонорары за лекции, статьи в газетах и выступления по радио. Только тонюсенькая брошюрка «Я выбрал Германию», в которой к стенограмме пресс-конференции были присовокуплены соответствующие «письма сограждан с Востока и Запада», принесла ему 15 299 марок 40 пфеннигов.
Его возили из конца в конец ГДР. В Бад-Бланкенбурге он говорил о «самых насущных вопросах немецкой нации», в Шверине, Бранденбурге и Арнштадте разоблачал «клику Аденауэра» и славословил «миролюбие Советского Союза». В Тале его удостоили Шиллеровской медали за вклад в борьбу за восстановление единства Германии.
И ЦК СЕПГ, и Штази вполне устраивали и качество, и количество пропагандистских услуг Йона. Несколько коробила лишь его склонность к спиртным напиткам, поразившая даже работавших с ним кагэбэшников, которые отродясь не были борцами с зеленым змием. А навеселе Йона заносило крепко. Так, на торжественном партийно-правительственном приеме 9 мая он позволил себе глумиться над сыном самого президента ГДР Вильгельма Пика – Артуром, избрав поводом то, что тот явился на торжество, как положено, при всех регалиях. Другим официальным лицом, подвергнутым публичному поношению, стал генерал Казарменной народной полиции Винценц Мюллер, служивший в вермахте.
Излюбленной шуткой Йона, которую он неоднократно откалывал под хмельком, было нацистское приветствие на манер Геббельса. А иной раз он позволял себе вслух удивляться, отчего это вышло из употребления выражение «Хайль Гитлер!», которое на худой конец можно было бы поменять на «Да здравствует окружное руководство!».
Волльвебер самолично попенял ему на излишнюю развязность и призвал не перебирать хотя бы на людях. Напрасно. Йон ухитрился споить даже такого известного всей Германии гуляку, как Гюнтер Гереке. (В веймарские и нацистские времена Гереке был рейхскомиссаром по занятости, а после войны – министром внутренних дел Нижней Саксонии. После отставки с этого поста за нацистское прошлое в 1952 году Гереке переметнулся в ГДР, за каковой мужественный шаг был поощрен членством в президиуме Национального совета Национального фронта.) Их загул в январе 1955-го в баре отеля «Йоханнесхоф» стоил Гереке трех недель на больничной койке.
Впоследствии Йон утверждал, что с первого дня в ГДР подумывал о возвращении. Такой поворот представляется по меньшей мере преувеличением. Тем не менее 12 декабря 1955 года Йону, по его утверждению, удалось перехитрить охранников: он оставил на сиденье «мерседеса» папку с 8000 марок и, пообещав «сразу же вернуться», вошел в здание Университета Гумбольдта, где у него якобы назначена встреча. У другого выхода его ждал датский журналист Хенрик Бонде-Хенриксен, в чьей машине Йон беспрепятственно пересек секторальную границу. Из Западного Берлина он в тот же день вылетел в Кельн, откуда добрался до Бонна. После семнадцати месяцев полета германо-германский бумеранг вернулся в отправную точку.
Был ли это побег? До конца непонятно. Тогдашний завотделом Германского института по изучению современности, к которому формально был приписан Йон, Хорст Херманн утверждал, что у Йона и до 12 декабря было множество шансов оказаться в Западном секторе, однако он ими не пользовался. А Бонде-Хенриксен, напротив, свидетельствовал, что побег Йона прикрывали снайперы с западной стороны Бранденбургских ворот. Весьма примечательна была реакция старого рейнского лиса Конрада Аденауэра, которого нюх почти никогда не подводил. «Йон сбежал, – констатировал он. – Давно я так не смеялся!»

Три тома ценной информации
Через 10 дней после возвращения в ФРГ Йона арестовали, и 22 декабря 1956 года он был приговорен к четырем годам тюрьмы за антигосударственную деятельность. Если бы суду было известно в точности, какой информацией он поделился со Штази и КГБ, приговор был бы гораздо суровее. Но с тех пор как в конце июня 1958 года Йона досрочно освободили, он до самой смерти 26 марта 1997 года боролся за реабилитацию, заявляя, что не желает «умереть предателем».
Из упомянутых 24 томов документов Штази можно многое узнать о беседах или допросах, проведенных с ним как гэдээровскими, так и советскими разведчиками. Представление о круге тем, интересовавших собеседников Йона, может дать опросник без даты, включавший среди прочего следующее.
Кто виновник того, что германская политика зашла в тупик? Какую долю ответственности за это несет Аденауэр? В чем причины того, что Аденауэр отвергает мирные переговоры по воссоединению обеих частей Германии? Как далеко продвинулась милитаризация? Какую роль играют Райнхард Гелен и его секретная служба в углублении раскола Германии?
Ответами заполнены три толстенных тома. Результатами бесед советские разведчики были удовлетворены. Йон называл лиц, «вызывавших подозрения в том, что они работают на Восток», описывал особенности личностей разведчиков из ведомства Гелена и западных спецслужб. Он поведал, согласно протоколу КГБ, что один из агентов его ведомства, «по всей видимости, проник в отдел учета и регистрации центрального руководства КПГ», потому что через него ведомство «получает фотокопии важных документов». Далее следует: «В ходе сотрудничества... назвал еще семь резидентов и агентов... работающих в КПГ». Кроме того, он рассекретил 11 агентов, внедренных в «неофашистские и военизированные организации». Он описывал внешность секретных сотрудников. Так, у агента Райнбергера «нормальная фигура, бледный цвет овального лица. При чтении надевает очки».
После знакомства с такими документами сомнений в предательстве Отто Йона как будто не остается. Однако не стоит торопиться. Непосредственно работавший с ним подполковник КГБ Виталий Чернявский признавался: «Это была операция КГБ. Все случившееся с Йоном происходило по разработанному нами плану. Йон добровольно прибыл в Восточный Берлин, чтобы побеседовать с советскими представителями, остался же он там не совсем добровольно».
КГБ подготовил два варианта использования Йона. Первый, по Чернявскому, предусматривал его использование как «чистого агента». Курировавший мероприятия генерал Евгений Питовранов высоко отзывался о личных качествах Йона: «Он был искренний и честный человек. Он резко осуждал многое, что творилось тогда в Западной Германии». «Возвращайтесь назад, – убеждал Питовранов, – и поддерживайте советскую разведку на посту, который вы занимаете».
Но, как бы ни был Йон подавлен, такую перспективу он отверг. Тогда Чернявский пустил в ход второй вариант: «Использование в политических целях. Чтобы достичь эту цель, мы хотели задержать его в Восточном Берлине на длительное время».
К декабрю 1955 года КГБ потерял к Йону всякий интерес. Да и планы воссоединения Германии к тому времени были отложены в долгий ящик. «Йон чувствовал себя обманутым», – вспоминал Виталий Чернявский. Он оказался в положении соблазненного и покинутого. Его судьбу решил первый председатель КГБ генерал-полковник Иван Серов: «Если хочет, может отправляться обратно. Мы не станем его задерживать».

Совершенно секретно №11-2004

---

Михаил Карпов