Краткое изложение событий 1941 год был, конечно, очень тяжёлым для нашей страны, но самыми страшными в нём стали дни с 15 по 17 октября. Дело не в людских потерях – случалось более кровавое время. Дело даже не в том, что немцы оказались в опасной близости от Москвы, – через месяц они подойдут ещё ближе. Самое страшное заключалось в неуверенности и непонимании, которые охватили москвичей. Отсюда уже оставался один шаг до полной анархии. Случись такое – погибла бы не только столица, но, возможно, и вся страна… В истории это событие сохранилось под названием «День паники», хотя фактически оно длилось трое суток и массовой паники всё-таки не было.
Москва в нокдауне
В боксе есть термин «состояние грогги», то есть шаткое, пьяное состояние, когда боец на несколько секунд теряет возможность сопротивляться. Ясно, что противник старается эти «пьяные» секунды использовать для добивания.
В октябре 41-го Москва оказалась именно в таком положении. За две недели немцы взяли в окружение около миллиона советских солдат, и московское направление почти оголилось, участок длиной в 500 километров прикрывали всего лишь 90 тысяч советских войск, включая части НКВД, ополченцев и курсантов. Им удалось затормозить немецкое наступление и выиграть время, необходимое для подтягивания резервов, но пока этого не произошло, положение Москвы казалось почти безнадёжным. 15 октября Государственный комитет обороны (ГКО) принял решение «Об эвакуации столицы СССР».
На самом деле разгружать столицу начали с конца июня. Сначала вывозили только детей. Недалеко, километров за сто от Москвы и без родительского сопровождения. Потому что взрослые воевали или работали на оборону. После первой бомбёжки 22 июля начали эвакуировать целые заводы. Но с 15 октября начался демонтаж и вывоз управленческого аппарата – партийного, государственного, военного. Из Москвы в резервную столицу Куйбышев отправили всех иностранных дипломатов. Туда же выехало и правительство во главе с зампредом Молотовым. Основная часть Генштаба отправилась в Арзамас.
В Москве, вплоть до её возможной сдачи, оставались городское начальство, партийное и советское, и те, кто руководил обороной города. И конечно, самый главный начальник. О нём в постановлении ГКО говорилось отдельно: «Т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке».
Энтузиасты и конформисты
Постановление ГКО не было опубликовано, но его реализация шла открыто. Вокзалы переполнились отъезжающими, из города пошли вереницы грузовых и легковых машин, а во дворах сотен учреждений запылали костры из документов. При этом в спешке зачастую уничтожались незначительные бумаги, а «совершенно секретные» оставались целыми и невредимыми.
Кроме того, началась эвакуация 500 московских заводов. Но поскольку населению не успели ничего разъяснить, многие восприняли это как измену. На некоторых заводах рабочие закрыли ворота и не позволяли вывозить оборудование и минировать территорию. Несколько тысяч человек перекрыли шоссе Энтузиастов и с криками: «Бросили Москву! Дезертиры!» – переворачивали проезжающие автомобили.
Других пролетариев волновали более прозаические вещи. Отправленные в отпуск рабочие мясокомбината имени Микояна унесли с собой 5 тонн колбасы.
Работники завода имени Ногина требовали у начальства хранившийся на складе спирт. Понимая, что за выходки пьяных спросят с него, директор завода спустил спирт в канализацию.
По городу ползли зловещие слухи. Говорили, что немецкие разъезды уже в Химках, что Молотов убил Сталина, что все вожди сбежали из Москвы…
Кто-то пытался любой ценой получить место в отходящем поезде. Другие, наоборот, отказывались от брони и шли в ополчение. Кое-кто готовился к приходу немцев. С октября по декабрь в Москве было сожжено нескольких сотен партбилетов. Понятно, что уничтожение проходило тайно, без свидетелей, но всё выяснилось зимой, когда вернувшиеся в столицу парторганизации провели ревизию своих членов. Тут и обнаружилась недостача священных книжиц. Утеря партбилета равносильна исключению из партии. А в той обстановке и предательству.
16 октября остановилось метро; это был единственный нерабочий день за всю историю московского метрополитена.
На панику в эти дни работали не только тревожные факты, вроде неработающего метро или внезапного исчезновения многих руководителей, но даже то, что, казалось бы, должно успокаивать. Выдали зарплату раньше, чем положено, отоварили продуктовые карточки говядиной и шоколадом – не к добру!
Что уж говорить о денежных задержках. Они случались потому, что сотрудники Госбанка покинули столицу одними из первых. Так что для выплат рабочим пришлось перебрасывать в Москву наличку из разных концов страны.
Без бумажки ты букашка
В столице мирного времени было тяжело прописаться, в военное время из Москвы стало трудно выехать. Каждый гражданин, если он не воевал, считался солдатом трудового фронта, а значит, не мог уволиться по желанию или по состоянию здоровья. И уехать без своего предприятия тоже не мог. Кроме того, транспорта не всегда хватало даже для плановой эвакуации. Автомобилей мало, вагоны забиты под завязку, посадка исключительно по разрешительным документам. Частное лицо без такого документа никто никуда не повезёт. Другое дело, что частных лиц, существовавших вне какой-либо госструктуры, тогда практически не было. Разве что уголовники.
Зато многие руководящие работники, пользуясь наступившей неразберихой, покидали посты без предписания об эвакуации, да ещё и с казёнными деньгами.
С 16 по 18 октября Москву без разрешения покинули 779 начальников разного калибра. Ими было угнано 100 легковых машин и похищено 1,5 миллиона рублей.
Директор Первого московского мединститута и будущий академик Василий Парин, покидая Москву, прихватил на расходы 80 тысяч рублей, в то время как Наркомздрав разрешил потратить на эвакуацию не более 10 тысяч. Но гораздо серьёзнее то, что, поддавшись панике, он бросил своих сотрудников и госпиталь с ранеными.
Обе провинности Парину простили за его выдающиеся научные заслуги. Зато после войны арестовали как американского шпиона. После недолгой отсидки реабилитировали.
Талант – лучший мандат
Мест в эшелонах не хватало даже сотрудникам посольств, которые по директиве ГКО должны были уезжать первыми. Дипломатам, прибывшим на вокзал раньше всех, достались купе, следующую партию разместили в плацкарте, а неторопливым британцам пришлось грузиться в вагоны для угля. Причём самим же их и очищать перед посадкой.
Но главная сложность состояла не в том, чтобы уехать, и даже не в том, чтобы сделать своё путешествие по возможности комфортным, а в эвакуации личного имущества. Так, под перевозку работников тогдашних министерств – наркоматов было забронировано определённое количество вагонов, но представители каждого наркомата и каждого завода требовали у железнодорожников дополнительной площади для перевозки диванов, роялей, столов. С большими скандалами их уплотняли до нормы – 35 человек на вагон. Исключения не сделали даже для грозного прокурора Вышинского, после его отъезда на перроне осталась лежать сотня чемоданов.
Невидимый фронт
Приступы самопроизвольной паники могут случиться в любом прифронтовом городе, но, как правило, их ещё и раздувает вражеская агентура. В Москве она, безусловно, действовала. Давала по ночам световые сигналы немецким бомбардировщикам, устраивала теракты, распускала деморализующие слухи. Зафиксирован случай, когда парашютист, высадившийся на Центральном московском аэродроме, пытался арестовать его начальника «по приказу товарища Сталина». Другой диверсант погорел из-за неучтённой мелочи: переодевшись в милицейскую форму, сел в трамвай и попытался заплатить за проезд. Бдительная кондукторша подняла крик, пассажиры скрутили ряженого. Сын белоэмигрантов и не подозревал, что милиция в общественном транспорте ездит бесплатно.
Наши спецслужбы знали, что противник создал особую команду «Москва», которая должна ворваться в столицу с передовыми частями вермахта и захватить важнейшие объекты, чтобы не дать их уничтожить. Противодействовать такому захвату готовились боевики Отдельной мотострелковой бригады НКВД.
А собственно подготовкой к уничтожению городской инфраструктуры и заводов занимались взрывотехники. Заминированы были сотни объектов, в том числе Большой театр, гостиницы «Метрополь», «Националь», храм Василия Блаженного, Гознак. Причём мины замуровывались в стены, закладывались в фундамент и подключались к проводам, уходившим к далёкому тайному пульту. Одну из последних таких закладок – тонну тротила, правда, с удалённым детонатором, – обнаружили 8 лет назад в фундаменте гостиницы «Москва». Рассказывают, что, по данным разведки, здесь готовился выступить Геббельс.
20 диверсионных групп, не знакомых друг с другом, начали готовиться к приходу немцев ещё летом. Их участники меняли внешность, паспорта и начинали новую жизнь под видом сапожников, старьёвщиков, дворников. Кое-кто мимикрировал под артистов эстрады, жонглёров. Важно было понравиться новым хозяевам, завоевать их доверие, а потом, когда на представление придут особо ценные гости, закидать их начинёнными взрывчаткой булавами. Смертельный номер.
На осадном положении
Три октябрьских дня были страшны своей неопределённостью. Москвичам передалась неуверенность власти, и они запаниковали. А преступники, наоборот, поняли, что пришло их время. В городе начались грабежи и мародёрство. В основном действовали профессионалы, но любители тоже начали втягиваться. Один дворник, хорошо знавший всех жильцов на своей улице, собрав банду, начал грабить и убивать зажиточных евреев. Расчёт был на то, что советские органы уже не смогут наказать, а пришедшие немцы ещё и похвалят.
Большим соблазном не только для бандитов, но и для обывателей стали квартиры эвакуированных. В некоторых домах обезлюдели целые лестничные пролёты, милицию вызвать было некому, а за дверями с несложными замками могло оставаться много ценных вещей.
Наконец, попадались открытые ларьки, магазины и склады, без охраны, но зато полные товаров. Это уже привлекало и вполне законопослушных граждан. Отчего бы не взять, всё равно пропадёт!
Свидетелем такого мародёрства стал даже Сталин, ехавший 17 октября с дачи в Москву. Вождь увидел, как люди тащат мешки с мукой, вязанки колбасы, окорока, ящики макарон и лапши. Не выдержав, велел остановиться. Вокруг быстро собралась толпа. Некоторые начали хлопать, самый смелый спросил: «Когда же, товарищ Сталин, остановим врага?» «Придёт время – прогоним», – сказал Сталин, а насчёт растаскивания госимущества промолчал. Но, приехав в Кремль, нагнал жути на приближённых: «Почему город разлагается? Кто допустил?»
19 октября ГКО ввёл в Москве осадное положение. Это означало не только продолжение боёв за столицу, но и наведение в ней жёсткого порядка. Комендантский час, патрули автоматчиков в любое время суток, «нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте».
В отличие от постановления об эвакуации, этот приказ был напечатан в газетах и расклеен на столбах и быстро достиг, казалось бы, взаимоисключающего эффекта. Одновременно успокоил и взбодрил население. Причём без особого кровопролития. За два месяца осадного положения за попытку обезоружить патруль, распространение контрреволюционных листовок, измену Родине и дезертирство, распространение пораженческих слухов на месте были уничтожены 16 человек. Ещё 357 дезертиров, шпионов и мародёров расстреляли по приговору военного трибунала, к тюремному заключению на разные сроки был приговорён 4741 человек.
«Ура! Мы снова обретаем твёрдую власть», – записала в дневнике одна москвичка, до этого желчно рисовавшая московскую жизнь в мрачных тонах.
До окончательной победы было ещё очень далеко, но с таким настроем она стала неизбежной. Москва сумела преодолеть свой страх. Вот почему она – город-герой.
Павел БУРИН
|
Коментарі
Дописати коментар