Глобальность-2014: отказ от периферии, взлет нетократов и китайский экзамен

Максим Михайленко

В глобальном понимании, драматизм уходящего года связан с тремя долгосрочными тенденциями, развивавшимися достаточно давно, но попавшими в фокус публичного внимания лишь благодаря украинским событиям.

Первая тенденция – сознательный отказ западного мира, прежде всего США (в прошлом квартале продемонстрировавших самый высокий квартальный показатель роста ВВП за 11 лет – 5%) от энергетической зависимости извне. В том случае, если эта зависимость вынуждает толерантно относиться к архаичным режимам – к примеру, таким, как в Зимбабве или России. Это решение довольно ощутимо сокращает приток свободно конвертируемой валюты в такие страны, а учитывая фактическое отсутствие на их территории заметной современной промышленности и эффективного сельского хозяйства, неизбежно приводит к высокой инфляции, безработице и голоду.

При этом следует отметить, что ныне действующая администрация США, а тем более ее европейские партнеры вовсе не намерены сознательно менять политические, с позволения сказать, системы «пояса цивилизационного шлака». Иными словами, политика западного конгломерата утратила империалистические черты – по большому счету, в Вашингтоне, Брюсселе и Лондоне распространена индифферентность по отношению судьбы этих территорий, при условии, что местные варварские вожди, сменившие копья на РПГ-2 не выходят за «красную линию» вопросов безопасности в регионе и мире. К подобному хулиганству относится распространение эпидемий, наркотиков и оружия, превышение приемлемого уровня миграционного потока, экспорт организованной преступности.

Здесь уместно подчеркнуть разницу между, скажем, поведением Зимбабве и России. Первая никак не угрожает окружающему миру – тихо загнивает, отказавшись от своей валюты в пользу доллара США (что, кстати, указывает на то, что Роберт Мугабе, от безысходности, превратился в старого клоуна при дворе ФРС), поэтому происходящее в Хараре мало волнует даже старую метрополию – Лондон.

Иное дело – Россия. Имитирующий государственность синдикат, во главе которого стоят бывшие старшие офицеры КГБ, представляет сегодня угрозу стране — ассоциированному члену ЕС, и теперь подвергается действию инструментов медленного удушения, с помощью которых немногим ранее воспитывали Иран (и это заставило его элиту в заметной степени протрезветь). Тегеран, в отличие от Москвы, Хараре или Пхеньяна, некоторых других образований на весьма условной карте постбиполярного мира – еще не сделал окончательного выбора между цивилизацией и периферией, и сохраняет потенциал движения в обе стороны.

Нежелание западного конгломерата (США, Канада, некоторые другие страны западного полушария, не обладающие военным потенциалом, страны-члены и ассоциаты ЕС, Швейцария, Япония, Южная Корея и большинство стран Юго-Восточной Азии, Австралия, Турция и часть стран средиземноморского побережья Африки) управлять процессами периферии имеет объективные причины.

В частности, за последние десятилетия был серьезно пересмотрен (если не сказать, отвергнут) линейный и оптимистический взгляд на возможность быстрого (или догоняющего) развития традиционных обществ. Ведь за послевоенный период вырваться из – перефразируя Луначарского – идиотизма патриархальной жизни – удалось горстке стран, под вопросом, в 200-летнем разрешении находятся даже некоторые страны ЕС, такие как Испания, Португалия или Греция. А страны вроде Аргентины, России или (к неприятному удивлению многих) Венгрии – доказали то, что способны быстро деградировать в мракобесие и нищету, ударяясь о потолок культурных ограничений развития, противопоставленных логике прогресса и процветания, в ядре которой находится просвещенный человек Реформации. Эту проблематику сегодня плотно контролирует дискурс теории институтов.

Для нас важнее, что примерно в эти же дни год назад Украину мог тоже ожидать окончательный выбор в пользу «пояса цивилизационного шлака», и он был сделан ее властью. Но не обществом, которое по не зависящим ни от экс-власти, ни от ее вынужденного патрона, российского преступного синдиката – оказалось в значительной степени вестернизированным. Пройдя сквозь горнило первых революционных боев украинское общество сгенерировало подлинную нацию Модерна (или Высокого Средневековья – здесь есть пространство для дискуссии), и таким образом получило билет в последний вагон уходящего за условное силовое поле поезда в Цивилизацию.

Но это – только шанс, а не гарантия.

Потому что от тревожных тенденций отмахнуться нельзя – это продолжение политического популизма, макроэкономический формализм, неуклюжие и ненужные попытки договориться с остатками местных преступных группировок и их хозяевами из-за «выжженных земель», допущение случаев прорыва вражеской пропаганды, недостаточная глубина репрессий против реакционных групп.

Таким образом – угроза контрреволюции (и органически связанная с ней российская угроза) до сих пор не устранены. Но это, в первую очередь, украинская проблема – обязательства западных наций перед Украиной не включают обеспечение необходимого санитарного режима на нашей территории, загрязненной свидетельствами жизнедеятельности совкового сознания и использующего его мифологемы (своего рода комплекса отклонений психики) в своих корыстных целях.

Вторая глобальная тенденция состоит в том, что происходит мировоззренческое противостояние внутри самой западной политической, экономической и интеллектуальной элиты. Оно носит во многом возрастной характер, как бы умещая в себе идейно-технологический разрыв. Объяснить суть этого противостояния непросто – оно носит разновекторный характер.

Во-первых, наблюдается, с одной стороны политическое банкротство пацифистских идей 60-х и стоящих на их плечах поверхностных постмодернистов 80-х. Поверхностные эти постмодернисты потому, что иронизируя над биполярным порядком с одной стороны и над гегемонией США – с другой, они заглянули в бездну хаоса и разбудили силы разрушения базовых смыслов, а затем испугались будущего. 

И если циники из финансовых и энергетических корпораций («бушисты») получили «по носу» шоком-08, то умственная традиция 60-80-х в политике (левые либералы) – в ходе российско-украинского и повторного ближневосточного кризиса.

Кто же остался на «трубе», а именно на твердом моральном основании и с внутренне непротиворечивым видением будущего? Это ветераны-антикоммунисты, такие как Маккейн, и это сформированные ускорившимся технологическим прогрессом 90-хи 2000-х предприниматели и их политическая и медийная среда («сетевые глобалисты»). Эти две группы в конце концов найдут точки соприкосновения – но это трудный вопрос.

Потому что, во-вторых, антикоммунисты не понимают и боятся Хаоса (это возрастное). Сетевые глобалисты чувствуют себя в Хаосе как дома и быстро учатся им управлять, вместо вертикалей и иерархий прошлого они порождают горизонтали и мозаику (нетократию и ноосферу). Для первых зло – это регенерация тоталитаризма, для вторых – любые проявления архаичных иерархий и вертикалей, затрудняющих путешествие сигнала, во всем его богатстве.  Тоталитаризм возможен в качестве постмодернистской игры с обучающим профилем – новая жреческая каста не является закрытой, носознательно дискриминирует носителей более низкого интеллектуального потенциала.

В отличие от пацифистов и левых либералов насилие не представляет собой табу ни для антикоммунистов (если направлено против неосоветизма и других форм диктатуры), ни для сетевых глобалистов (если направлено против архаики). С тем уточнением, во втором случае, что насилие является высокотехнологичным – видели лазерную артиллерию ВМФ США? А массовое строительство дронов всех размеров и приложений? Вот об этом и речь.

И здесь возникает «в-третьих».

Новому поколению элит – космополитическому присуща моральная концепция, отчасти унаследованная из 60-80-х, о приоритете человеческой жизни. В то же время, архаика (возглавить которую тщится путинская Москва) таким приоритетом не обладающая – тысячи никому не нужных трупов российских солдат на Донбассе свидетельствуют об этом – напала первой.

Возникает вариант вывода для нового поколения элит – нетократов – если те, кто провозгласил себя врагом Цивилизации ни во что не ставят жизни своих вооруженных рабов, то должна ли нетократия переживать о них? Отсюда следует суждение о расщепленности равенства, о неравенстве человеков– как о навязанном самим же врагом выборе. Конструкции бытового гуманизма, таким образом, разрушаются – возможно, на некий период перехода. Равенство возможно в одной понятийной рамке– но не в разных. Если же вожди стран периферии поставили себя за рамки общей для человечества системы координат, это означает, что они и их вооруженные рабы являются – если использовать терминологию сайентологов – fair game. Игра слов – эти слова можно перевести и как «справедливая игра», и как «законная добыча, дичь».

И это что-то говорит о юном человечестве, встающем из руин фордизма, деривативов и нефтяных войн (иными словами, первого по-настоящему глобального кризиса «неравномерно распределенного» капитализма). Вернее, о его элите, в чьих жилах гудит огненная кровь созидающего Хаоса…

Наконец, третья тенденция – это ветшание эффекта китайского экономического чуда. Китай входит в эпоху условно – ибо аналогии индикативны, но условны – европейских 60-х, за вычетом наличия европейской системы политической конкуренции.

Массовое общество потребления в условиях охлаждения экспорто-ориентированной модели в подобном масштабе  – явление слабоизученное. Сможет ли подчинение стран Центральной Азии и России затормозить взрыв гражданского самосознания? Пока что ответа на этот вопрос не существует.

Если рассуждать в терминах полярности, то биполярность по иронии судьбы перешла в состояниесимбиотической 1,5-полярности: западный конгломерат – Китай. И друг без друга они жить не могут – конвергенция не сработала между США и перестроечным СССР, а вот в этом случае, кажется – работает. Китай за тридцать лет (как в свое время Сингапур) покинул периферию, но по целому ряду параметров пока не является модернизированной страной – при этом, ни о каком «особом пути» речь не идет.

Это тот же «западный» путь развития, но напоминающий дозированный прогресс, который в понятии «Уровня» описал блестящий социальный фантаст Владимир Михайлов в романе «Сторож брату моему» (1976 г.). Удастся ли Китаю обойтись без буржуазной революции или полноценная интеграция в Цивилизацию невозможна без этого общественного экзамена – покажут ближайшие годы.

Re:plika